Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]
— Завтра утром я отбываю в Кетэрсэ встречать нового Старейшину. Торжества по случаю его прибытия продлятся несколько дней. За это время ты, Ветер, должен исчезнуть, даже если еще недостаточно крепок телом. Арфат даст тебе хорошего коня. И еще…
Он протянул Ветру крайне объемистый мешочек, в котором мелодично позванивал металл.
Не то чтобы Ветер был против такого дара, но мешочек показался ему излишне тяжелым, и он колебался. Советник же, видя, что стихотворец в раздумьи, понял его сомнения по–своему — все–таки знатный всегда остается знатным.
— Я не стараюсь откупиться от тебя этими деньгами! И не стараюсь золотом воздать за приключившуюся с тобой неприятность! Прими это как дар твоему великому таланту.
Ветер понял, что отнекиваться дальше — значит оскорбить дарителя, а ведь люди, подобные ему, очень легко переходят от благоволения к гневу. Нельзя проявлять неблагодарность к своему благодетелю. Да и удерживала Ветра всего лишь совесть, отнюдь не гордость.
Советник успокоился. Этот вечер он провел у Ветра, который сам, видя, чего так хочется гостю, предложил отблагодарить его стихами. Советник только того и ждал и сразу попросил «Жемчужину». Ветер рассказывал ее по–новому, так, как было записано в его пергаменте, но во время повествования ему стало не по себе под внимательным, пытливым взглядом этого непонятного человека. Смешавшись, он допустил и другие отступления от прежних своих текстов. Закончил уже совсем тихо, и какое–то время они так и сидели, не говоря ни слова. Наконец Советник первый нарушил молчание:
— Я так и думал, — протянул он, не глядя в сторону Ветра. — Я так и знал.
«Ну вот, — подумал Ветер с легким беспокойством, — неужели первый уже нашелся? Кто бы мог подумать, что это окажется сам Советник Старейшины Кетэрсэ?»
— Твоя история о Жемчужине… сколько в ней правды? — спросил Советник, покусывая губу.
— Это и есть правда, — Ветер мог бы посмотреть ему в глаза, чтобы тот убедился в его честности, но собеседник почему–то сам избегал его взгляда.
— Все до конца?
— Я же стихотворец, сказочник. Я не могу говорить чистую правду, — Ветер лукаво сощурился, — иначе мне никто не поверит. Но все–таки это правда. И путь указан верно.
Они еще помолчали.
— Мне очень нравятся эти стихи, хотелось бы запомнить их получше, — пробормотал Советник, все еще не глядя на Ветра.
— Что же, это можно. Выходит, я тоже могу принести свой дар господину Советнику.
Ветер достал два пергаментных свитка.
— Вот. Это текст «Жемчужины», самый первый из записанных мною. Я заполню еще не один такой свиток, а тебе он, быть может, еще пригодится.
Советник рассыпался в благодарностях. Потом они посидели еще, и Ветер рассказал ему другую историю в стихах, новую, родившуюся этим вечером. Он почему–то вспомнил Тэрмила — Лучника, его отвагу и бесшабашную храбрость, и ему захотелось рассказать об этом. И вот уже зазвучали стихи о Тэрмиле, о том, как подобрал он маленького мальчика и научил защищаться и воровать, о том, как жил и умер Лучник, о том, как вздернули его ярким светлым днем пред толпой, и его приемный сын, стоя в той самой толпе, плакал, не в силах отвернуться.
По прошествии многих лет после этого памятного вечера Ветер не переставал корить себя. Зачем он это сделал, глупец?! Почему именно эта история, а не любая другая? Кто мог предвидеть? Однако тогда он остался весьма доволен собою. Советник же чуть заметно вздохнул и похвалил с непритворным восхищением:
— Великолепные стихи, великолепные. Словно сам там побывал… Несчастный ребенок! — И прибавил на редкость задумчиво: — У меня тоже дети…
Утром он ускакал, увозя с собою свитки, а на следующий день в путь собрался и Ветер. Арфат, слуга Советника, тот, что присматривал все это время за стихотворцем, пообещал оседлать коня, но когда он явился за Ветром, тот сразу понял: случилось что–то ужасное. Арфат, человек зрелый, спокойный и выдержанный, растеряно озирался, точно потерял что–то важное, то и дело сжимал кулаки, а обличье — так и вовсе посерело. Он суетливо поторапливал Ветра, увязывавшего свой новый наплечный мешок.
— Что случилось, Арфат, дружище? — не выдержал Ветер.
Тот отмахнулся, но стихотворец продолжал настаивать. Арфат сквозь зубы пообещал разъяснить все как есть по дороге, и потащил гостя вон, через заднюю дверь, а потом через кустарники к лесу. На ходу он сбивчиво поведал, что произошло.
Из города только что человек прискакал, из свиты господина. Еле ускользнуть успел. Новый Старейшина сразу же решил проявить себя человеком деятельным и суровым. Он отменил почти все торжества и повелел разобрать странную смерть своего предшественника, о которой только и разговоров было в Кетэрсэ и окрестностях, слухи ползли один нелепее другого. И доносов тоже, верно, написано немало. Двух Советников прежнего Старейшины новый правитель Кетэрсэ приказал на время дознания держать под стражей, в их собственных домах. Ему–то что, он человек новый, при дворе, говорят, из любимцев, а в наших землях пока никому неведомый, главное — сразу страху напустить побольше. А вот хозяина, господина Советника то есть, в Большой Дом велел забрать, в подземелье. Это же почти что приговор.
Ветер, наверное, не знает, не без гордости вещал Арфат, но род господина Советника — самый знатный в Кетэрсэ после рода Старейшины. Так что, если б не этот чужак, новый Царский наместник, двар его забери… быть бы хозяину самому Старейшиной. Да все того и ждали! А вот оно как повернулось…
Вот явились за хозяином, и вдруг что–то с ним такое сделалось… словом, отказался он, ни в какую. А дальше кинулись на него стражники, а он на них, да с оружием… И все, нет больше хозяина. Труп его сейчас готовят к погребению и тайных сообщников ищут. Если хоть что–нибудь найдут, то скоро все господские владения приберет себе новый Старейшина. Так что Ветру никак нельзя попадаться. А к вечеру тут стражу надо ждать, а то и раньше.
Ветер в гневе швырнул свой плащ на землю. О Нимоа!
«Словно сам там побывал… У меня тоже дети». Какой же он болван! Стихотворец, двар болтливый! Ну кто, кто тянул его вчера за язык?
«Это все она, — неожиданно отчетливо помыслил Ветер, хоть пребывал в редкой ярости, — Жемчужина! Вот она какая, оказывается. И ведь все, все они умирают! Словно на мне проклятье!»
— Послушай, — внезапно сообразил он, — Арфат, а ведь тебя же первого схватят! Бежать тебе надо.
Растерянность Арфата сменилась страхом.
— Может, — проговорил он, запинаясь, — еще того… не тронут.
— Да ты что! Он ведь, хозяин твой, не просто умер, а убил себя. Ты это понимаешь?
